Другой вершиной русской философской мысли, был Николай Александрович Бердяев (1874 -1948) также во многом определивший становление отечественной культурологии. Он происходил из аристократической семьи. Еще до Октябрьской революции приобрел широкую популярность как социальный мыслитель и публицист, пройдя путь от революционных увлечений, ареста и ссылки, через «легальный марксизм», богоискательство и религиозную философию о мирового признания в качестве одного из основоположников персонализма и экзистенциализма. В 1922 г. по инициативе В.И. Ленина он вместе с большой группой (около 200 человек) виднейших представителей духовной элиты России был выслан за границу с запретом возвращаться на Родину под угрозой расстрела. Живя и работая сначала в Германии, а с 1924 г. во Франции, Н.А. Бердяев в условиях полного искоренения немарксистской общественной мысли в СССР стал самым известным, если не единственным русским философом, признаваемым на Западе. При этом надо отметить завидную взвешенность и беспристрастность его суждений о русской революции, ее вождях, об официальном православии, о капитализме и социализме, о послереволюционной советской истории, за что как правые, так и левые интеллектуальные круги эмиграции относились к нему достаточно насторожено. По коренному вопросу, затрагивающему судьбы отечественной культуры – имеется в виду извечный спор между славянофилами и западниками, - Бердяев так сформулировал свою позицию: «Русское самосознание не может быть ни славянофильскими, ни западническими, так как обе эти формы означают несовершеннолетие русского народа, его незрелость для жизни мировой, для мировой роли».

Не вдаваясь подробно в собственно философские взгляды Н.А. Бердяева, отметим только, что их центральными понятиями стали «личность», «свобода», «существование», «творчество», это последнее – как проявление в человеке Бога, боготворческий процесс, «рождение Бога в человеке и человека в Боге». Будучи одним из первых экзистенциалистов и персоналистов, философ, находившийся под сильным влиянием Ф.М. Достоевского и Вл. Соловьева, сам себя называл «верующим вольнодумцем». Впрочем, выразительнее всего свое место в современной ему философии он определил сам: «Я нахожусь в совершенном разрыве со своей эпохой. Я воспеваю свободу, когда моя эпоха ее ненавидит, я не люблю государства и имею религиозно-анархическую тенденцию, когда эпоха обоготворяет государство, я крайний персоналист, когда эпоха коллективистична и отрицает достоинства и ценность личности, я не люблю войны и военных, когда эпоха живет пафосом войны, я люблю философскую мысль, когда эпоха к ней равнодушна, я ценю аристократическую культуру, когда эпоха ее низвергает, наконец, я исповедую эсхатологическое (предвещающее «конец света») христианство, когда эпоха признает лишь христианство традиционно-бытовое. И я чувствую себя обращенным к векам грядущим».

Творческое наследие Бердяева по тематике и жанровому характеру весьма разнообразно и до сих пор опубликовано не полностью. Помимо многочисленных статей им создано более 40 книг – от фундаментальных философских трактатов («Философия свободного духа», 1927 и др.), до историко-культурных («Судьба России», 1918; «Русская идея», 1946 и др.), литературоведческих («Миросозерцание Достоевского», 1923) и даже «исповедальных» эссе типа «Самопознание» (1947) – труда, который сам автор называл «философской автобиографией». Несмотря на то, что работ посвященных общей теории культуры у Бердяева нет, ее проблемы буквально «притягивают» едва ли не все его сочинения, и отделить собственно культурологический материал от общефилософского порой не представляется возможным. Отнюдь не претендуя на полноту охвата темы «Бердяев и вопросы культуры», выделим лишь некоторые узловые моменты его творчества, которые с этой точки зрения представляются в наши дни наиболее важными. Во-первых, вслед за Чаадаевым Бердяев попытался ответить на вопрос: что такое русский народ в общем контексте европейских народов, каковы его культурно-исторические и психологические особенности? Во-вторых, он достаточно убедительно вскрывал давние духовные истоки русских революций и их пагубное воздействие на судьбы национальной культуры. В-третьих, в условиях непримиримой вражды между «капитализмом» и «социализмом» он сделал попытку объективно оценить, насколько и та, и другая формы сознания отвечают религиозному, а следовательно, и культурному идеалу человечества. В-четвертых, он уделил большое внимание разработке таких основополагающих для нашей дисциплины тем, как нация и культура, общечеловеческое и национальное в культуре, война и культура и др. Многие из перечисленных вопросов ставились Бердяевым впервые, смело и оригинально, и позднее заняли важное место в формирующейся науке – культурологии.

Стремление Бердяева выявить и описать русскую самобытность опиралось на славянофильскую традицию, но в конечном счете восходило к немецкой классической философии, которая рассматривала нацию как некую коллективную личность, имеющую собственную индивидуальность и свое особое призвание. Отсюда и широкое использование соответствующей терминологии – «дух народа», «душа народа», «характер народа» - понятий, на первый взгляд достаточно архаичных и неопределенных, однако и поныне легко воспринимаемых нашим сознанием наряду с современной этнопсихологической терминологией.

Следует отметить, что правильно понять свой народ (так же как и себя) можно лишь путем объективного сравнения с другими народами (личностями) при условии глубокого знания их. В этом смысле Бердяев имел огромные преимущества: он отлично знал языки, долгие годы жил за границей, "целиком проникся культурой Запада и как мыслитель был лишен национальной пристрастности. Он оставив массу тонких наблюдений об особенностях жизни и характера многих европейских народов - немцев, поляков, французов, англичан - попытался дать исчерпывающий, хотя и не во всем верный, нравственный "портрет" и трагическую духовную "биографию" русской нации.

Как же понимал Бердяев "русскую душу"? Прежде всего он связывал ее неповторимость с огромными российскими просторами, утверждая, что пейзаж русской души соответствует "пейзажу" русской земли с ее широтой, безграничностью и устремленностью в бесконечность. В России, говорил он, духи природы еще не окончательно скованы цивилизацией, как это имеет место на Западе. Западная душа гораздо более рационализирована, упорядочена, чем русская, в которой всегда остается иррациональный момент. Русские как бы "подавлены" необъятными полями и необъятными снегами, "растворены" в этой необъятности. Сравнивая русского с немцем, который "чувствует себя со всех сторон сдавленным как в мышеловке" и ищет спасения в организованности и напряженной активности, Бердяев дает объяснение многим нашим бедам: "Ширь русской земли и ширь русской души давили русскую энергию, открывая возможность движения в сторону экстенсивности. Эта ширь не требовала интенсивной энергии и интенсивной культуры". Уже в наше время наглядным подтверждением этих мыслей Бердяева, помимо нынешних успехов Германии, являет пример Япония, где крайняя ограниченность территории и природных богатств стала мощным стимулом научно-технического прогресса.

С ширью русской земли связывал Бердяев и такие национальные особенности нашего народа, как склонность к бюрократической централизации власти, стихийность и иррациональность политической жизни, ослабленность частнособственнических инстинктов и индивидуализма, слабая способность к самоорганизации. И здесь, пожалуй, лучше всего предоставить слово самому философу: "Интересы создания, поддержания и сохранения огромного государства занимают совершенно исключительное и подавляющее место в русской истории. Почти не оставалось сил у русского народа для свободной творческой жизни, вся кровь шла на укрепление и защиту государства... Личность была придавлена огромными размерами государства, предъявившего непосильные требования. Бюрократия развивалась до размеров чудовищных". «В России есть трагическое столкновение культуры с темной стихией.В русской земле, в русском народе есть темная в дурном смысле иррациональная, непросветленная и не поддающаяся просветлению стихия…», она « реакционная в самом глубоком смысле слова. В ней есть вечная мистическая реакции против всякой культуры, против личного начала, против прав и достоинства личности, против всяких ценностей. «Душа России - не буржуазная душа, - душа не склоняющаяся перед золотым тельцом, и уже за одно это можно любить ее бесконечно". "Русский никогда не чувствует себя организатором. Он привык быть организуемым". А разве не актуально в наши дни звучат следующие слова Бердяева: "Россия погибает от централистского бюрократизма, с одной стороны, и темного провинциализма, с другой. Децентрализация русской культуры означает не торжество провинциализма, а преодоление и провинциализма и бюрократического централизма, духовный подъем всей нации и каждой личности... Нельзя предписать свободу из центра - должна быть воля к свободе в народной жизни, уходящей корнями в недра земли".

В пестрой мозаике высказываний Бердяева о самых общих особенностях русского социума обращает на себя внимание тезис о преобладании в нем коллективности в ущерб развитию индивидуального начала. "Россия. - писал философ, - все еще остается страной безличного коллектива", которому свойственен "государственный дар" «Покорности и смирения перед лицом авторитета общины. В религиозной сфере, во многом определявшей жизнь России, это явление «мучило название "соборности", т.е. добровольного соединения индивидов на основе любви к Богу и друг к другу, в отличие от принудительного социалистического коллективизма, целью которого провозглашается не духовное, а материальное процветание. Лучше всего понять, что такое соборность, можно, обратившись к следующей ее образной характеристике, принадлежащей Л.Н. Толстому: "Сойтись из настоящему могут люди только в Боге. Для того, чтобы людям найтись, им не нужно идти навстречу друг другу, а нужно всем идти к Богу. Если бы был такой огромный храм, в котором свет шел бы сверху, только в самой середине, то для того, чтобы сойтись людям в этом храме, им всем надо было бы только идти на свет в середину. То же и в мире. Иди все люди к Богу, и все сойдутся" Впрочем, врожденный коллективизм русских людей после революции не без успеха эксплуатировался и большевистскими вождями для разрушения самой церкви и "строительства социализма"

Бердяев много писал еще об одной черте русского народа, пагубное влияние которой в нашей жизни ощущается до сих пор. Имеется в виду национальная склонность к "шараханию" от одной крайности к другой, "контрастность" поведения, отсутствие у русских людей некой "серединной" устойчивости, готовности к идейным и политическим компромиссам. Даже в труде, проявляя порой незнакомую западному человеку самозабвенность, русский человек после этого так же неистово пьянствует и «гуляет». По мнению Бердяева «русский народ наименее мещанский из народов, наименее детерминированный, наименее прикованный к органическим формам быта, наименее дорожащий установленными формами жизни. В русском человеке легко обнаруживается нигилист. Наряду с низкопоклонством и рабством легко обнаруживается бунтарь и анархист. Все протекает в крайних противоположностях". Порой бердяевская критика наших национальных недостатков приобретает "русофобский" характер и при всей ее конструктивности представляется несправедливой: "...И колеблется русский человек между началом звериным и ангельским, мимо начала человеческого. Для русского человека так характерно это качание между святостью и свинством. Русскому человеку часто представляется, что если нельзя быть святым и подняться до сверхчеловеческой высоты, то лучше уж оставаться в свинском состоянии, то не так уж важно, быть ли мошенником или честным. А так как сверхчеловеческое состояние святости доступно лишь очень немногим, то очень многие не достигают и человеческого состояния, остаются в состоянии свинском". Пожалуй, так же несправедливо и другое, уже славшее хрестоматийным утверждение философа о преимущественно женском, даже "бабьем" начале русской нации, якобы готовой отдаться на милость победителя-мужчины, то ли в лице собственного "вождя", то ли в лице пришлых "варягов". К сожалению, подобным утверждениям созвучны и слова другого русского мыслителя, современника Бердяева - Д.С. Мережковского: "Кнут не мука, а впереди наука. Палка нема, а дает ума. Нет того спорее, чем кулаком по шее. - Это в народной мудрости, но это же в сознании просвещенных людей".

Было бы ошибкой считать, что Бердяев выискивал в русском народе лишь отрицательные качества, хотя, горячо любя свою Родину и будучи истинно русским человеком, он несомненно делал акцент на национальных недостатках с целью их исторического преодоления Он высоко ценил русскую душевность, сердечность, непосредственность, а также воспитанные религией такие качества, как склонность к покаянию, поиски смысла жизни, нравственное беспокойство, материальную неприхотливость, доходящую до аскетизма, способность нести страдания и жертвы во имя веры, какой бы она ни была, а так же устремленность русских людей к некоему духовному идеалу, далекому от прагматизма европейских народов. Русская женщина, например, скорее не любит мужчину, а «жалеет», и если на Западе любят сильных и победителей, то в России – слабых и неудачников, а к богатству относятся, как к «греху», и богатых не прощают.

Для правильного понимания русской культуры представляют несомненный, и не только теоретический. интерес мысли Бердяева характере и глубинных, чисто национальных истоках революционных и освободительных движений н России от реформ Петра до Октябрьской революции 1917 года. Вопреки распространенному мнению о том, что "Великий Октябрь" и большевизм были "исторической случайностью", неким искусственно созданным "зигзагом" русской судьбы, Бердяев покачал, что они явились неизбежным следствием самого характера народа, его "душевной структуры", всей его противоречивой истории. Он писал, что возможность "либеральной" революции в России была утопией, не соответствующей русским традициям, господствовавшим в стране идеям; она могла быть только социалистической и только тоталитарной, ибо русский духовный склад "имеет склонность к тоталитарным учениям и тоталитарным миросозерцаниям". "Приемы Петра были совершенно большевистскими, - говорил философ, словно подхватывая мысль Пушкина о его сходстве с Робеспьером, подчеркивая общность национальной психологии первого русского императора и его отдаленных рабоче-крестьянских потомков. Не случайно, такие фигуры, как Петр и Иван Грозный, в отличие от Екатерины II и Александра 1, пользовались большой симпатией Сталина и его идеологических клевретов. Естественно, Бердяев как религиозный философ, разделявший идеи «всеединства», не одобрял "великих потрясений", связанных с разрушением национальных культурных ценностей, будь они венценосными реформаторами или комиссарами в кожанках. Однако он считал, что произошедший у нас после Октября 1917 года разгром духовной культуры был только "диалектическим моментом" в ее судьбе и что все творческие идеи прошлого вновь будут иметь определяющее значение, ибо духовная жизнь не может быть угашена, она бессмертна.

Трезво оценивая сильные и слабые стороны русского народа, Бердяев считал, что в его бедах, помимо бездарных и малокультурных руководителей, в немалой степени виновны две влиятельные общественные силы: "прекраснодушная", но недостаточно ответственная интеллигенция и ортодоксально-консервативное дореволюционное духовенство, глухое к страданиям народа. О первой он писал так: "Вся история русской интеллигенции подготовила коммунизм (имеется в виду вся наша послереволюционная практика). В коммунизм вошли знакомые черты: жажда социальной справедливости и равенства, признание классов трудящихся высшим человеческим типом, отвращение к капитализму и буржуазии, стремление к целостному миросозерцанию и целостному отношению к жизни, сектантская нетерпимость, подозрительность и враждебное отношение к культурной элите, исключительная посюсторонность, отрицание духа и духовных ценностей, придание материализму почти теологического характера". Иными словами, интеллигенция подготовила и сделала революцию, которая затем "пожрала" своих творцов.

Что касается духовенства и официального православия в целом, то Бердяев обвинял их в том, что они не выполнили своей миссии преображения жизни, поддерживая строй, основанный на неправде и гнете. Именно христианство во всей его полноте, по мысли Бердяева, должно было осуществить правду коммунизма, и тогда не восторжествовала бы его ложь. Отмечая, что в Евангелии, в апостольских посланиях и в сочинениях большей части учителей церкви мы находим осуждение богатых и богатства и утверждение равенства всех людей перед Богом, Бердяев обвинял официальное православие в измене заветам Христа и извращении христианства в интересах господствующих классов. "У Св. Василия Великого, и особенно у Св. Иоанна Златоуста, - писал он, - можно встретить такие резкие суждения о социальной неправде, связанной с богатством и собственностью, что перед ними бледнеют Прудон и Маркс.

В целом в результате личного опыта и обширных книжных знаний у Бердяева сложилось очень горькое чувство истории. Он писал: "Периодически являются люди, которые с большим подъемом поют: "От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови, уведи меня в стан умирающих за великое дело любви" (Некрасов). И уходят, несут страшные жертвы, отдают свою жизнь. Но вот они побеждают и торжествуют. И тогда они очень быстро превращаются в "ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови". И тогда являются новые люди, которые хотят уйти в "стан умирающих". И так без конца совершается трагикомедия истории. Только Царство Божье стоит над этим".

Осуждая большевизм в политике, Бердяев в области экономики, подобно многим советским экономистам сталинской и постсталинской поры, недооценивал объективные экономические законы, считал их "выдумками буржуазной политической экономии" и, говоря современным языком, был сторонником "социализма с человеческим лицом". "Можно мыслить коммунизм в экономической жизни, соединенный с человечностью и свободой", - утверждал он, однако добавлял, что "это предполагает иной дух и иную идеологию".

Другим моментом, вызывавшим особую неприязнь Бердяева к марксизму и, особенно, к ленинизму, была их воинственная антирелигиозная направленность. И объяснялось это, по мнению философа, не столько концептуальной сутью исторического материализма, сколько чувством соперничества в борьбе за души людей: "Коммунизм не как социальная система, а как религия, фанатически враждебен всякой религии, и более всего христианской. Он сам хочет быть религией, идущей на смену христианству, он претендует ответить на религиозные запросы человеческой души, дать смысл жизни", - писал Бердяев.

Помимо разработки вопросов о русской национальной специфике и ее истоках, о пагубном влиянии революций на судьбы культуры, о несовместимости религиозного гуманизма с буржуазным строем и о генетической близости христианских и коммунистических идеалов, Бердяев много внимания уделял и таким проблемам, как национальные и общечеловеческие аспекты культуры (культура и война, культура и политика и многие другие), неизменно выступая последовательным сторонником единства и духовного суверенитета народов, убежденным антимилитаристом и демократом. Более подробно эти взгляды будут освещены далее при разборе соответствующих тем.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

бердяев культур цивилизация

Начало ХХ века - время небывалого подъема в духовной, интеллектуальной и художественной сферах русской культуры. Никогда Россия не выдвигала одновременно столько высокоодаренных мыслителей. В то же время это эпоха небывалых противоречий. Ожидания великих событий и предчувствия надвигающихся катастроф, возрождение интереса к религии и воинственное безбожие, сопряжение в культуре крайнего индивидуализма с невиданным универсализмом и космизмом, возвращение к духовным вершинам XIX в. и принципиально неклассический подход к культуре - все эти тенденции нашли отражение в философской рефлексии. Среди достаточно широкого спектра проблем, поднимаемых мыслителем, одно из первых мест занимали вопросы философии культуры. Философ стремился понять специфику развития русской культуры, решал вопрос о сущности культуры.

В центре внимания творчества крупнейшего русского философа Н.А. Бердяева - важнейшие проблемы человеческого бытия: свобода, любовь, творчество, вера и знание, жизнь и смерть, поиски смысла жизни.

Для сегодняшней российской культурологии является весьма актуальным обращение к наследию этого мыслителя, ибо он своими трудами внес существенный вклад в понимание основных путей развития культуры, в анализ кризиса культуры и способов выхода из него, в понимание особенностей развития русской культуры и ее места в истории мировой культуры. Мыслитель поднял вопрос о проблемах духовной культуры - о тех нравственных, эстетических, религиозных ценностях, которые создавали и создают возможности для реализации человека в качестве личности, помогают ему ориентироваться в сложных социальных условиях, найти смысл существования, преодолеть трагизм конечности и понять свою укорененность в вечности, изначальную связь с высшими основами своей жизни - с бытием, святынями, Богом.

1. Формирование теории культуры Н.А. Бердяева

Биография Бердяева достаточно интересна. Через его судьбу прошли практически все значительные события русской и мировой истории начала и первой половины XX века.

Первая серьезная работа Бердяева в области культурологии - «Философия свободы. Смысл творчества» - выходит в 1909 году. В ней философ решительно порывает с западноевропейской рационалистической традицией. Тема свободы всегда была основной в творчестве Бердяева, и его самого называли то пленником свободы (в черносотенных журналах того времени), то апостолом свободы (А.Ф. Лосев). В своей работе Бердяев утверждает примат свободы над бытием. Свобода вкоренена в ничто, она ничем не определяема, находится вне казуальных связей бытия (терминологически более точно философия свободы изложена в более поздней работе Бердяева «Философия свободного духа», но основные мысли содержатся уже в рассматриваемой работе). Свобода не есть познанная необходимость (как полагал Кант), это скорее творческое нежелание знать необходимость. Подлинное познание свободы возможно только в акте откровения. Лишь в акте веры познается реальность. Наиболее важные истины открываются не индивидуальному, а соборному сознанию. Соборность Бердяев противопоставляет коллективизму, в котором личность теряется и нивелируется. В соборности личность наиболее полно раскрывается во взаимодействии с другими личностями. Соборное отношение к сознанию ведет к «космической церковной гносеологии». Человечество соборно отпало от Бога и соборно должно к нему вернуться.

Приобщение к свободе возможно через творческий акт. Теме творчества посвящена работа «Смысл творчества» (1916), которую можно назвать самой оригинальной из всех работ, написанных философом в дореволюционный период. Творчество рассматривается в эсхатологической перспективе как антроподицея.

Что касается окончательных культурологических взглядов мыслителя, можно сказать следующее. Центральной для культурологии Бердяева является идея объективации. Философ считает, что объективной реальности не существует, а существует лишь объективация реальности, порожденная известной направленностью духа.

Свобода, по мнению философа, первичнее бытия, она вкоренена в меоне (т.е. в ничто, некий первичный хаос). Существование первичной свободы объясняет происхождение мирового зла. Разделенный на объекты и разорванный мир - результат объективации Духа. Объективация - корень зла, рабства и страдания в мире. Объективированный мир не является подлинно реальным миром, он лишь состояние подлинного реального мира, которое может быть изменено. Объект есть порождение субъекта, и лишь субъект экзистенциален, лишь в нем познается реальность. Проводится основная мысль экзистенциальной философии о том, что личность первичнее бытия. Даже сама категория бытия, которой придается такое большое значение большинством философов - есть продукт объективации мысли. Нужно отметить, что философия Бердяева не есть солипсизм. Он не считает, что мира нет, а лишь отказывает ему в реальности. Для философии Бердяева так же характерна эсхатологическая направленность. «Я имею основания считать себя экзистенционалистом, хотя в большей степени мог бы назвать свою философию философией духа и еще более философией эсхатологической», - писал Бердяев. В противоположность большинству других философов - экзистенционалистов (Сартр, Хайдеггер, Камю), Бердяев считал экзистенциальную философию, прежде всего философией духа. Основными темами творчества Бердяева являются темы свободы, личности и объективации, тема творчества и тема эсхатологического смысла истории. В созданной Бердяевым, по сути, дуалистической картине мира друг другу противостоят с одной стороны Бог, свобода, ноумен, субъект (личность) и эмпирический мир, феномен, объект (в том числе индивид) с другой стороны. Существуют как бы два порядка - природный и благодатный. Однако эти два порядка не оторваны друг от друга (как, например, у Платона), дух и свобода прорываются из ноуменального в феноменальный мир и действуют в нем. При этом личность и индивид не одно и то же. Индивид - категория, образованная в результате объективации, выражает собой биологическую и социологическую составляющую человека. Личность - категория, относящаяся к миру духа и свободы. Именно в качестве личности человек являет собой микрокосм, отражающий макрокосм. «Личность в человеке есть независимость по отношению к внешнему миру, который есть материал для работы духа, и вместе с тем личность есть универсум», - писал мыслитель. Личность - универсум в индивидуально неповторимой форме.

При этом существуют два пути выхода человека из своей замкнутой субъективности: путь объективирования личности, путь небытия, т.е. подчинение личности власти объективного, выброс личности вовне (например, выход в общество с его общеобязательными формами и институтами). В результате возникает рабство человека (рабство у бытия, Бога, природы и общества).

Второй путь - это путь выхода личности из объективации - путь творчества. Творческий акт - прорыв духа в мир объектов и одновременно - реализация личности в человеке. Это - духовный путь, предполагающий экзистенциальную встречу с Богом, с другим человеком, коммюнотарной общности (противоположной объективному обществу). Творчество - путь к преодолению объективации, а это преодоление составляет смысл и назначение мировой истории, которая, согласно Бердяеву, имеет смысл лишь в том случае, если она имеет конец.

Эсхатологическая тема занимает большое место в творчестве мыслителя. «Я всегда философствовал так, будто наступает конец мира и нет перспективы времени» писал Бердяев в 1948 году. Бердяев исповедует «активно-творческий эсхатологизм». В его работах на эту тему содержатся критика пассивно-послушного эсхатологизма христианства. Бердяев призывает к преображению мира, полному выходу из тисков объективированной действительности. Конец мира в трактовке Бердяева - конец объективации и переход в субъективность царства свободы, и человечество своими активными действиями может его приблизить (мысль не оригинальна и была уже высказана, например, Федоровым). При этом в философии истории, персонализм Бердяева проявляется особенно ярко «Нет ничего более жалкого, чем утешение, связанное с прогрессом человечества, c блаженством грядущих поколений … ничто общее не может утешить индивидуальное в его несчастной судьбе», - писал философ. Существует трагический конфликт исторического процесса и личности. Этот конфликт может быть разрешен только когда история окончится, в пределах истории неразрешима проблема личности, можно лишь приблизит ее решение.

2. Свобода и творчество в культурологической концепции Н.А. Бердяева

2.1 Свободный человеческий дух как творец культуры

Бердяев исходит из нового философского понимания духа, преодолевая обезличивающую трактовку классического рационализма (прежде всего гегелевского). Здесь он мыслит в русле христианской традиции, но наполняет ее новым содержанием. По Гегелю, дух обезличен и, в конечном счете, сводится к разуму с его логической необходимостью. По Бердяеву, дух есть такое внерациональное начало в человеке, которое выводит его за пределы необходимости, ставит человека «по ту сторону» предметного мира, по ту сторону рационального мышления. И в то же время дух принадлежит человеку, сотканному из плоти и вписанному в порядок общественной жизни; именно дух соединяет сферу человеческого со сферой божественного: «Дух одинаково и трансцедентален (т.е. запределен, потусторонен, надмирен. - Авт. ) и имманентен (т.е. посюсторонен, укоренен в мире. - Авт. ). Дух не тождественен сознанию, но через дух конструируется сознание, и через дух же переступаются границы сознания…» (Бердяев Н.А. Философия свободного духа. М., 1994. - С. 380, ).

По Бердяеву, дух есть свобода, но дух и свобода не безличны, они всецело принадлежат личности. Именно личность, а не безличный разум есть подлинный субъект творчества, подлинный творец культуры. Дух у человека - от Бога, но свобода, присущая духу, имеет не только божественное происхождение: свобода коренится в том безначальном и до-бытийном «ничто», из которого Бог сотворил мир. Свобода есть великая неопределенность и великий риск, в ней кроется как возможность добра и бесконечного возвышения человека, так и возможность зла и бесконечного падения. Свобода духа есть подлинный источник всякой творческой активности. Свобода не связана ограничивающими путами и условиями бытия, но сама способна творить новое бытие. «Дух есть свобода, свобода же уходит в добытийственную глубину. Свободе принадлежит примат над бытием, которое есть уже остывшая свобода… Поэтому дух есть творчество, дух творит новое бытие. Творческая активность, творческая свобода духа первична … Но дух не только от Бога, дух также от начальной добытийственной свободы … Он свобода в Боге и свобода от Бога … Эту тайну нельзя рационализировать…» (Бердяев Н.А. Философия свободного духа. М., 1994, С. 379, ).

Таким образом, Бердяев отстаивает достоинство человека как творца культуры.

2.2 Св ободный дух и символические формы культуры: внутреннее противоречие культурного творчества

Согласно Бердяеву личность есть подлинный субъект культуры. Такое понимание позволило Бердяеву заглянуть в святая святых культурного творчества и увидеть подлинный драматизм отношений человека и культуры.

У Шпенглера даже не ставится вопрос о человеке как творце культуры. Наоборот, Шпенглера в первую очередь интересует, как специфическая культура («душа культуры») формирует соответствующего ей человека. У Бердяева же на первый план выходит именно человек как личность, и свободная творческая личность здесь стоит выше культуры. Такой подход дает возможность увидеть противоречие, коренящееся внутри самого культурного творчества - противоречие между безграничностью духа и сковывающими его символическими формами культуры.

Если у Шпенглера трагедия культуры начинается лишь с ростом цивилизации, то Бердяев смотрит на вещи глубже. Как и Шпенглер, Бердяев видит, какую опасность несут для культуры те формы цивилизации, которые заявили о себе в начале ХХ века (см.: Там же). Однако уже в самой сущности культуры кроется начало, ограничивающее и притягивающее вниз творческий порыв духа. Культура и ее формы нередко противостоят личности как нечто принудительное и сковывающее творческую свободу. Это оберегает от опасного произвола и своеволия (и тогда это благо), но здесь же кроются и существенные ограничения творческой свободы. Как понять эту «принудительную» и отчасти обезличивающую роль культуры? У Гегеля все объясняется изначально безличной и рациональной природой культуры. Но Бердяев не приемлет такого объяснения.

Для Бердяева определяющая человека культурная форма есть не что иное, как «остывшая свобода» личного духа, это - отделившиеся от человека результаты личного творчества, а не выражение некого безличного мирового разума (по Гегелю). Но отсюда вытекает и трагедия культурного творчества: дух вынужден воплощаться в предметно-символические формы, сковывающие его свободу и устремленность в беспредельное. Согласно представлениям Бердяева «все достижения культуры - символичны, а не реалистичны. Культура не есть осуществление, реализация истины жизни. Она осуществляет лишь истину в познании, в философских и научных книгах…; красоту - в книгах стихов и картинах, в статуях и архитектурных памятниках, в концертах и театральных представлениях; божественное - лишь в культе и религиозной символике. Творческий акт притягивается в культуре вниз и отяжелевает. Новая жизнь дается лишь в подобиях, образах, символах (Бердяев Н.А. Воля к жизни и воля к культуре // Бердяев Н.А. Смысл истории. М., 1990. С. 164, цитировано по ).

Как же решать эту вечную проблему? У Бердяева нет однозначного ответа на этот вопрос. В одном контексте, когда речь идет о соотношении культуры и цивилизации, Бердяев говорит о величайшей значимости «воли к культуре» в противовес упорной, но прагматично бескрылой воле к «жизни». Жизнь здесь выступает как синоним бездуховного благоустройства. (Там же. С. 164-165). Но, обсуждая исторические судьбы России, Бердяев надеется на «чудо религиозного преображения жизни» как альтернативу сковывающему символизму культуры и механически-бездушному порядку цивилизации, хотя при этом и считает, что России «придется пройти путь цивилизации» (Там же., С. 174). Известно и другое его более позднее высказывание: «Техника, порожденная духом, материализует жизнь, но она же может способствовать освобождению духа…» (Бердяев Н.А. Духовное состояние современного мира // Новый мир, 1990. №1.С. 218, цитировано по ).

3. Соотношение культуры и цивилизации в концепции Н.А. Бердяева

Н.А. Бердяев критически переосмыслил работу Шпенглера «Закат Европы» в своем сочинении» Смысл истории». Он написал статью «Воля к власти и воля к культуре (1922 г.). В ней сделана попытка сопоставления понятий «культуру» и «цивилизация» в духе Шпенглера.

По мнению Н.А. Бердяева, культура всегда бывала великой неудачницей жизни. Именно цивилизация пытается осуществить жизнь. Во всякой культуре, на известной стадии ее развития начинают обнаруживаться начала, которые подрывают духовные основы культуры.

Всякая культура (даже материальная культура) есть культура духа.

Цивилизация по природе своей технична, в цивилизации всякая идеология, всякая духовная культура есть лишь надстройка, иллюзия, не реальность. Цивилизация в противоположность культуре не религиозна уже по своей основе, в ней побеждает разум «просвещения». Цивилизация в противоположность культуре не символична, не иерархична, не органична. Она реалистична, демократична, механистична. Она хочет не символических, а «реалистических» достижений жизни, хочет самой реальной жизни, а не подобий и знаков, не символов иных миров. В цивилизации коллективный труд вытесняет индивидуальное творчество. Цивилизация обезличивает. Освобождение личности, которое как будто бы цивилизация должна нести с собой, смертельно для личностной оригинальности. Личное начало раскрывалось только в культуре. Воля к мощи жизни уничтожает личность.

Переход культуры в цивилизацию связан с изменением отношения человека к природе. Все перемены в судьбе человечества связаны с новым отношением человека к природе. Эра цивилизации началась с победного вхождения машин в человеческую жизнь. Жизнь перестает быть органической, теряет связь с ритмом природы. Человек окончательно удаляется от природы в процессе технического овладения природой и организованного властвования над ее силами.

Цивилизация имеет не природную и не духовную, а машинную основу. Она, прежде всего, технична, в ней техника торжествует над духом, над организмом. Современные культурологи склоняются к убеждению, что цивилизацию надо понимать как среднюю стадию развития человеческого опыта. Эта стадия началась, как они полагают, с возникновением сельского хозяйства, затем продолжалась в промышленной революции, после чего человечество волей-неволей начинает двигаться к постцивилизационной стадии развития, когда массовые коммуникации обеспечат глобализацию культуры.

При сопоставлении Культуры и Цивилизации: культура оценивается как сфера высших человеческих действий: духовных, научных и художественных обнаружений человеческой активности.

Цивилизация же олицетворяет материальные формы бытия.

Культура и цивилизация - не одно и то же. Культура родилась из культа. Истоки ее - сакральны. Вокруг храма зачалась она и в органический свой период была связана с жизнью религиозной. Культура - символична по своей природе. Символизм свой она получила от культовой символики. В культуре не реалистически, а символически выражена духовная жизнь. Все достижения культуры по природе своей символичны. В ней даны не последние достижения бытия, а лишь символические его знаки. Такова же и природа культа, который есть прообраз осуществленных божественных тайн. Цивилизация не имеет такого благородного происхождения. Цивилизация всегда имеет вид parvenue (выскочка (фр.). В ней нет связи с символикой культа. Ее происхождение мирское. Она родилась в борьбе человека с природой, вне храмов и культа. Культура всегда идет сверху вниз, путь ее аристократический. Цивилизация идет снизу вверх, путь ее буржуазный и демократический. Культура есть явление глубоко индивидуальное и неповторимое. Цивилизация же есть явление общее и повсюду повторяющееся. Переход от варварства к цивилизации имеет общие признаки у всех народов, и признаки по преимуществу материальные, как, например, употребление железа и т.п.

Благородство всякой истинной культуры определяется тем, что культура есть культ предков, почитание могил и памятников, связь сынов с отцами. Культура основана на священном предании. И чем древнее культура, тем она значительнее и прекраснее. Культура всегда гордится древностью своего происхождения, неразрывной связью с великим прошлым. И на культуре почиет особого рода благодать священства. Культура, подобно церкви, более всего дорожит своей преемственностью. В культуре нет хамизма, нет пренебрежительного отношения к могилам отцов. Слишком новая, недавняя культура, не имеющая преданий, стесняется этого своего положения. Этого нельзя сказать про цивилизацию. Цивилизация дорожит своим недавним происхождением, она не ищет древних и глубоких источников. Она гордится изобретением сегодняшнего. У нее нет предков. Она не любит могил. Цивилизация всегда имеет такой вид, точно она возникла сегодня или вчера. Все в ней новенькое, все приспособлено к удобствам сегодняшнего дня. В культуре происходит великая борьба вечности с временем, великое противление разрушительной власти времени. Культура борется со смертью, хотя бессильна победить ее реально. Ей дорого увековечение, непрерывность, преемственность, прочность культурных творений и памятников. Культура, в которой есть религиозная глубина, всегда стремится к воскресению. В этом отношении величайшим образцом культуры религиозной является культура Древнего Египта. Она вся была основана на жажде вечности, жажде воскресения, вся была борьбой со смертью. И египетские пирамиды пережили долгие тысячелетия и сохранились до наших дней. Современная цивилизация не строит уже пирамид и не дорожит тем, чтобы памятники ее имели тысячелетнюю прочность. Все быстротечно в современной цивилизации. Цивилизация, в отличие от культуры, не борется со смертью, не хочет вечности. Она не только мирится со смертоносной властью времени, но и на этой смертоносности временного потока основывает все свои успехи и завоевания. Цивилизация очень приятно и весело устраивается на кладбищах, забыв о покойниках. Цивилизация футуристична. В цивилизации есть хамизм зазнавшегося parvenu. Этот хамизм сообщается и культуре, которая хочет быть окончательно безрелигиозной.

В культуре действуют два начала - консервативное, обращенное к прошлому и поддерживающее с ним преемственную связь, и творческое, обращенное к будущему и созидающее новые ценности. Но в культуре не может действовать начало революционное, разрушительное. Революционное начало по существу враждебно культуре, антикультурно. Культура немыслима без иерархической преемственности, без качественного неравенства. Революционное же начало враждебно всякому иерархизму и направлено на разрушение качеств. Дух революционный хочет вооружить себя цивилизацией, присвоить себе ее утилитарные завоевания, но культуры он не хочет, культура ему не нужна. И не случайно вы, революционеры, так любите говорить о буржуазности культуры, о неправде, в которой родились все культуры, и с таким пафосом декламируете против слишком дорогой цены культуры, против неравенства и жертв, которыми она покупается. Никто из вас внутренне не дорожит культурой, не любит ее интимно, не чувствует ее своей собственной ценностью, своим собственным богатством. Культура творилась людьми чуждого вам духа. Ничто в великих памятниках культуры не вызывает в вас священного трепета. Вы с легкостью готовы разрушить все памятники великих культур, все творческие их ценности во имя утилитарных целей, во имя блага народных масс. Пора окончательно разоблачить ваше двусмысленное отношение к культуре. Новой культуры вы не можете создать, потому что вообще нельзя создать новой культуры, не имеющей никакой преемственной связи с прошлой культурой, не имеющей никакого предания, не почитающей предков. Идея такой новой революционной культуры есть contradictio in adjecto (противоречие в терминах (лат.). To новое, что вы хотите создать, не может уже именоваться культурой. Вы много говорите о революционной пролетарской культуре, которую несет в мир ваш класс-мессия. Но до сих пор нет ни малейших признаков возникновения пролетарской культуры, нет даже намеков на возможность такой культуры. Поскольку пролетариат приобщается к культуре, он целиком заимствует ее у буржуазии. Даже социализм он получил от «буржуазии». Культура раскрывается сверху вниз. «Пролетарская» настроенность и «пролетарское» сознание по существу враждебны культуре. Воинствующе сознавать себя «пролетарием» - значит отрицать всякое предание и всякую святыню, всякую связь с прошлым и всякую преемственность, значит не иметь предков, не знать своего происхождения. В таком душевном состоянии нельзя любить культуры и творить культуру, нельзя дорожить никакими ценностями как своими собственными. Рабочий может участвовать в жизни культуры, если он не будет сознавать себя «пролетарием».

Социализм не несет с собой в мир никакого нового типа культуры. И когда специалисты говорят о какой-то новой духовной культуре, всегда чувствуется ложь их слов. Социалисты даже сами чувствуют неловкость при разговоре на эту тему. И те социалисты, которые искренне хотели бы новой культуры, не понимают, что они безнадежно начали путь свой не с того конца. На этих путях не творится культура. Нельзя делать культуру приложением к какому-то существенному, основному делу, чем-то вроде воскресного развлечения. Культуру можно творить лишь тогда, когда она сама считается существенным, основным делом. Социалисты хотят направить волю и сознание человека исключительно на материальную, экономическую сторону жизни. А потом делают вид, что они не против культуры, что они жаждут новой культуры. Но из какого источника произойдет эта новая культура после того, как в душе человеческой иссякнут все творческие источники и дух будет угашен и задавлен социальной материей? Уже демократия понизила качественный уровень культуры и умела лишь распределять, а не творить культурные ценности. Социализм же понизил этот уровень еще более. Раздел и распределение культуры не ведет к тому, что большее количество людей начинает жить подлинными интересами культуры. Наоборот, этот раздел и распределение еще более уменьшает количество людей, отдающих жизнь свою высшей культуре. И не удивляйтесь этому. Раздел и распределение вы совершаете не во имя самой культуры, не по творческому духовному мотиву и порыву, а исключительно из интересов экономических и политических, из соображений утилитарных, во имя земных благ. Но высшая духовная жизнь не прилагается тем, которые целиком направили свою энергию на интересы жизни материальной. Вы, которые учите о культуре, как надстройке над материальной, экономической жизнью общества, можете лишь разрушать культуру. Ваше отношение к культуре не может быть до глубины серьезным. Демократизация и социализация человеческих обществ вытесняет высший культурный слой. Но без существования такого слоя и без уважения к нему культура невозможна. Это нужно сознать и сделать отсюда все неотвратимые выводы.

Демократическим путем не могут создаваться «науки» и «искусства», не творится философия и поэзия, не появляются пророки и апостолы. Закрытие аристократических источников культуры есть иссякновение всяких источников. Придется духовно существовать мертвым капиталом прошлого, отрицая и ненавидя это прошлое. И сами источники культуры в прошлом все более и более теряются, отрыв от них все более и более углубляется. Вся европейская культура большого стиля связана с преданиями античности. Настоящая культура и есть античная греко-римская культура, и никакой другой культуры в Европе не существует. Эпоха Возрождения в Италии потому и была глубоко культурной эпохой, в отличие от эпохи реформации и революции, что она не только не совершила революционного разрыва в преданиях культуры, но возродила предания античной культуры и на них воздвигла свой небывалый творческий подъем. Духовный тип Возрождения есть культурный и творческий тип. Духовный тип реформации означает разрушение церковных и культурных преданий, начало революционное, а не творческое. Античная культура вошла в христианскую церковь, и церковь была хранительницей преданий культуры в эпоху варварства и тьмы. Восточная церковь получила предание античной культуры через Византию. Западная церковь получила предание античной культуры через Рим. Культ церковный насыщен культурой, и от него и вокруг него творилась и новая культура старой Европы. Европейская культура есть прежде всего и более всего культура латинская и католическая. В ней есть неразрывная связь с античностью. По ней можно изучать природу культуры. Если мы, русские, не окончательно варвары и скифы, то потому лишь, что через православную церковь, через Византию получили связь с преданиями античной, греческой культуры. Все революции направлены против церкви и хотят порвать связь с преданиями античной культуры, в церковь вошедшими. И потому они представляют варварское восстание против культуры. Борьба против благородной культуры, против культурной символики началась еще с иконоборства, с борьбы против культа. Это - духовный источник культуроборства.

Заключение

Благодаря гуманизму своей философской позиции и таким отличительным ее чертам, как «восстание против любых форм тоталитаризма, неустанная защита свободы, отстаивание первичности духовных ценностей, антропоцентрический подход к проблемам, персонализм, искания смысла жизни и истории» (Ф. Коплстон) Бердяев сумел возвыситься до подлинной самобытности, открыть перед русской духовностью новые «горизонты мысли».

Понятие «личность» понимается Бердяевым как неповторимая, уникальная субъективность. Через присущую ей свободу и возможность свободного творчества она направлена на созидание нового мира. История человечества предстает в виде процесса развития личностного начала человека, а сам он достигает наивысшего блаженства в единении с Богом в своем творческом акте, направленном на достижение высших божественных ценностей: истины, красоты и блага, на достижение нового бытия, нового, подлинного мира, царства Духа.

Приверженность «философии органического духа» позволила Бердяеву решить поставленные им проблемы «реальности, свободы, личности». Дух присутствует в человеке как бесконечная свобода и неограниченное творчество, человек является «Божьей идеей». Каждый человек, по мнению Бердяева, должен отгадать «Божью идею о себе», самореализоваться и «помогать Богу в осуществлении замысла Божьего в мире». Философ считает, что Бог действует в царстве свободы, а не в царстве необходимости, именно в духе, а не в детерминированной природе.

Бердяев всегда отстаивал нередуцируемость свободы к необходимости, ее неприкосновенность перед лицом экспансии детерминизма. Возможно именно поэтому, относимый в исторической хронологии к первой половине XX века, Н.А. Бердяев остается во многом нашим современником, призывающим при решении всех философских проблем ставить в центр человека и его творчество.

Список использованной литературы

Культурология // Под науч. ред. д. философ. н. Г.В. Драча. - Ростов-на-Дону: Феникс. - 2000.

Бердяев Н.А. Самопознание (Русская идея. Самопознание). - Москва; Фолио, Харьков: Эксмо-пресс. - 2000 г. - 621 С.

Культурология ХХ века. Энциклопедия. Спб.: Университет. Кн. - 1998. - Т.1. - С. 69-71.

5. Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. М.: «Правда», 1989.

6. Бердяев Н.А. Самопознание (опыт философской автобиографии). М.: «Книга», 1991.

7. Бердяев Н.А. Русская идея. «Вопросы философии», 1990, №1-2.

8. Бердяев Н.А. Смысл истории. М.: «Мысль», 1990.

9. Русская философия. Словарь. Под ред. Маслина М.А.М.: «Республика», 1995.

10. Бердяев Н.А. Философия свободы. М., 1911;

11. Бердяев Н.А. Смысл творчества. Опыт оправдания человека. М., 1916;

12Бердяев Н.А. Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы. Берлин, 1923; Изд. 2-е. Париж, 1969; Изд. 3-е. Париж, 1974;

13. Бердяев Н.А. Основная антиномия личности и общества // Современные записки. Париж. Кн. 47. 1931;

14. Бердяев Н.А. О социальном персонализме // Новый Град. Париж. Кн. 7. 1933;

15. Бердяев Н.А. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики. Париж, 1931;

16. Бердяев Н.А. Генеральная линия советской философии и воинствующий атеизм. Париж, 1932;

17. Бердяев Н.А. Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения. Париж, 1934;

18. Бердяев Н.А. Человеческая личность и сверхличные ценности // Современные записки. Париж, 1937;

19. Бердяев Н.А. Дух и реальность. Основы богочеловеческой духовности. Париж. Кн. 63, 64. 1937;

20. Ермичев А.А. Три свободы Николая Бердяева. М., 1990.

21. Лосский Н.О. История русской философии. М.: «Высш. школа», 1991

Размещено на Allbest.ru

Подобные документы

Целостный человек - богочеловек в концепции свободы личности Н.А. Бердяева. Истолкование природы творческого акта. Творчество как реализация свободы, путь к гармонизации бытия. Осмысление предназначения человека - нравственное ядро философии Бердяева.

реферат , добавлен 11.05.2015


Культурологические и философские идеи Н.А. Бердяева. Свобода духа как источник всякой творческой активности. Личность как подлинный субъект культуры. Проблема смысла существования человека как основная в философии Бердяева. Религия, культура, история.

реферат , добавлен 30.01.2011


Русская философия – целостное духовное образование. Эпоха творчества Николая Александровича Бердяева. Философия творчества Н. А. Бердяева. Смысл существования человека и в связи с ним смысл бытия в целом.

реферат , добавлен 27.03.2007


Философская, социальная и культурная ситуация в начале ХХ века. Антропологические, гносеологические и онтологические взгляды Н. Бердяева. Проблема свободы и её соотношение с благодатью и нравственным законом. Зло как необходимый элемент свободы.

реферат , добавлен 01.01.2017


Представители философского течения в России конца XX - начала XXI века. Философские концепции Бердяева. Концепция личности и понятие триединства. Формулирование идеи симфонической личности. Противопоставление философских концепций Бердяева и Карсавина.

реферат , добавлен 13.05.2012


Эсхатология: конец истории и перерождение мира. Анализ творчества Н.А. Бердяева как одного из выдающихся философов ХХ века, актуальность его философских взглядов. Мессианство, его религиозные корни и двойственность. Апокалипсис в трактовке Н.А. Бердяева.

реферат , добавлен 09.03.2017


Формулировка проблемы отчуждения человека, его свободы и творчества в философии Николая Александровича Бердяева. Круг проблем, рассматриваемых русскими экзистенциальными мыслителями. Свобода как важнейший признак духа. Мучительность проблемы спасения.

реферат , добавлен 20.12.2015


Поиск истоков духовности, гуманизма и свободомыслия в философии Бердяева. Рассмотрение соотношения взглядов отечественных мыслителей (Л. Толстого, Ф. Достоевского, Вл. Соловьева) и западных (К. Маркса, Г. Ибсена, Ф. Ницше) в мировоззрении Бердяева.

реферат , добавлен 05.04.2012


Концепция "всеединства", В. Соловьева. Его интерес к проблемам природопользования. Тема человека, свободы личности и творчества, космогоническая картина мира в философии Н. Бердяева. Понятие, принципы диалектики. Проявление ее законов в развитии общества.

реферат , добавлен 11.01.2015


Биография выдающегося русского философа Николая Александровича Бердяева. Увлечение марксизмом, административная ссылка. Участие в религиозно-общественных движениях русской эмиграции в Германии. Мировоззрение и философия Бердяева: краткий обзор работ.

Теория национальной исключительности (русского мессианства) Н.А. Бердяева

С определенной долей условности к числу теорий, представленных в рамках данного подхода, можно отнести взгляды известного российского философа Н.А. Бердяева (1874-1948), который разработал особую концепцию, характеризующую специфику геополитического развития Российской империи.

С одной стороны, Бердяев пытался объяснить загадочную власть пространства над русской душой, удивляясь способности русского человека осваивать огромные просторы. Он был убежден: власть пространства, власть шири над русской душой порождают целый ряд особых русских качеств и русских недостатков. И главная проблема в том, что гений формы - не русский гений, русский человек с трудом справляется с властью пространства, русская душа «ушиблена ширью», она не видит границ, и эта безграничность не освобождает, а порабощает ее 1 .

И.А. Бердяев

Русский человек, человек земли, чувствует себя беспомощным овладеть этими пространствами и организовать их: он слишком привык возлагать эту организацию на центральную власть, как бы трансцендентную для него. Бердяев замечал: «Широк русский человек, широк, как русская земля, как русские поля. Славянский хаос бушует в нем». Огромность русских пространств не способствовала окончательной выработке в нем самодисциплины и самодеятельности, русская душа расплылась в пространствах. И это стало не внешней, а внутренней судьбой русского народа, ибо все внешнее есть лишь символ внутреннего. С глубокой внутренней точки зрения сами русские пространства можно рассматривать как «географию русской души» .

По мнению Бердяева, бесформенность русского пространства исполнена особой религиозности, поэтому удержать это пространство может только вера, только дух. Борьбу за пространство русский человек понимал как борьбу за ценности, за творческую силу, а не за элементарные материальные интересы и богатства земли. В русском сознании представления о борьбе за пространство по большому счету всегда связаны с идеей о духовном преобладании славянской расы; в пространстве сталкиваются судьбы народов, происходят поединки, обращенные к вечному Суду - Суду истории. И потому русским необходимо духовное воодушевление на почве осознания великих исторических задач, борьба за повышение ценности нашего бытия в мире, за наш дух. Бердяев замечал:

Я могу признать правоту своего народа в мировой войне, но это не есть правота исключительно нравственных преимуществ, это - правота творимых исторических ценностей и красота избирающего Эроса. Мы верим, что последняя и окончательная победа в бытии должна принадлежать духовной силе, а не материальному насилию. И духовная сила может проходить в мире через великое Испытание и унижение, через Голгофу. Сила же, торжествующая в мире, может оказаться призрачной. И как бы ни слагалась внешняя судьба, наше дело - выковать волю к высшему бытию 1 .

С другой стороны, в работе «Русская идея» Бердяев подчеркивает, что «русский народ есть не чисто европейский и не чисто азиатский народ. Россия есть целая часть света, огромный Восток-Запад, она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала, восточное и западное» .

Связывая восточное начало с Византией, он дает его оценку, отмечая, что византийское влияние «внутренне подавило русскую мысль и делало ее традиционно-консервативной». Автор считает, что лучше и значительнее был «дуалистический, раскольничий петербургский период, в котором наиболее раскрылся творческий гений русского народа». «Необычайный, взрывчатый динамизм русского народа обнаружился в его культурном слое лишь от соприкосновения с Западом и после реформы Петра», при этом «реформа Петра Великого была и совершенно неизбежна, подготовлена предшествующими процессами и, вместе с тем, насильственна, была революцией сверху». Бердяев заключает, что «без насильственной реформы Петра, столь во многом мучительной для народа, Россия не могла бы выполнить своей миссии в мировой истории и не могла бы сказать свое слово» .

По определению философа, изначальная миссия России состояла в том, чтобы «быть носительницей и хранительницей истинного христианства, православия. Это призвание религиозное. “Русские” определяются “православием”. Россия единственное православное царство и в этом смысле царство вселенское, подобно первому и второму Риму». В то же время русское религиозное призвание, призвание исключительное, связывается с силой и величием Русского государства, с исключительным значением русского царя. «Империалистический соблазн входит в мессианское сознание» .

Как считает Бердяев, Московское царство не осуществило мессианской идеи Москвы - Третьего Рима. Эта функция перешла к империи. Но «дело Петра создало пропасть между полицейским абсолютизмом и священным царством» - произошел разрыв между высшими руководящими слоями русского общества и народными массами. Поэтому весь петровский период русской истории был борьбой Запада и Востока в русской душе.

В своей работе «Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности» (1918) Бердяев замечает, что «русский народ создал могущественнейшее в мире государство, величайшую империю. С Ивана Калиты последовательно и упорно собиралась Россия и достигла размеров, потрясающих воображение всех народов мира» 1 . Однако государственное овладение необъятными русскими пространствами сопровождалось страшной централизацией, подчинением всей жизни государственному интересу и подавлением свободных личных и общественных сил.

Россия сложилась как «величайшая в мире сухопутная империя, целый огромный мир, объемлющий бесконечное многообразие, великий Восток - Запад, превышающий ограниченное понятие индивидуальности». На взгляд мыслителя,

поскольку перед Россией стоят мировые империалистические задачи, они превышают задачи чисто национальные, поэтому великая империя должна быть великой объединительницей, ее универсализм должен одаряюще обнимать каждую индивидуальность. Всякая великая империя, исторически жизнепригодная, должна иметь прибывающее национальное ядро, из которого и вокруг которого совершается ее всемирно-историческая работа .

Ядро русского империализма составляет «великорусское племя», однако «Российская империя заключает в себе очень сложный национальный состав, она объединяет множество народностей». В то же время «она не может быть рассматриваема, как механическая смесь народностей, - она русская по своей основе и задаче в мире». Автор подчеркивает: «Россия есть некий организм в мире, имеющий свое специфическое призвание, свой единственный лик» .

Русский империализм, которому так много естественно дано, не походит на империализм английский или германский, он совсем особенный, более противоречивый по своей природе. Русский империализм имеет национальную основу, но по заданиям своим он превышает все чисто национальные задания, перед ним стоят задачи широких объединений, быть может невиданных еще объединений Запада и Востока, Европы и Азии». Исходя из этого, «русская политика может быть лишь империалистической, а не националистической, и империализм наш, по положению нашему в мире, должен быть шедро-дарящим, а не хищнически-отнимающим. Национальное ядро великой империи, объемлющей множество народностей, должно уметь внушать к себе любовь, должно притягивать к себе, должно обладать даром обаяния, должно вести своим народностям свет и свободу». Русский империализм итак пространственно насыщен, поэтому у него не может быть хищнических вожделений. Внешними задачами русского империализма, с точки зрения Бердяева, выступают лишь обладание проливами (включая овладение Константинополем, причем русский Константинополь должен быть одним из центров единения Востока и Запада), выход к морям и освобождение угнетенных народностей, так как миссия России - защита и освобождение маленьких народов. Россия не стремится к колониям, потому что в ней самой есть огромные азиатские колонии, с которыми предстоит еще много дела .

Н.А. Бердяев подчеркивает двойственный, евразийский характер Российской империи. В допетровский период он подтверждается тем, что Россия вообще не покидает балтийско-черноморских пределов, борясь с агрессорами, отстаивая суверенитет на собственной территории. Геостратегическим венцом европейской петровской кампании стал Ништадский мир, превративший заштатную, окраинную, едва известную Московию в мощнейшую континентальную империю. Послепетровская стадия империи удовлетворяет императивам петровской политики, установленным навеки: (а) эксцентричный центр империи притязает на континентальную приморскую периферию, которую надлежит покорить; (б) примыкающее к России европейское преддверие (разделяющие мировые панидеи лимитрофы) - зона исключительных, высших национальных интересов; (в) слава, благоденствие России прирастают Евразией (юго-восточное расширение через государственную и поощряемую короной вольно-народную колонизацию). Россия никогда не выходила из Евразии, никогда не пыталась играть или даже обозначать некую дирижерскую роль в отношении Европы. Объект домогательства России - не дефицитный европейский мир, а его окраина - прибрежные, лимитрофные зоны. Маргинальное преддверие континента в лице лимитрофов прикрывает не только Европу от Евразии, но и Евразию от Европы. Это его стратегическое значение всецело определяет повышенное - до болезненного - внимание России к данному рубежу, полностью объясняя ее активность, скажем, в разделах и переделах Польши. Аутентичное же направление державного хода России - юго-восточное расширение со столь замечательными, непреходящими вехами, как доблестные казанские, астраханские, азовские, крымские, кавказские, сибирские, центральноазиатские, дальневосточные экспедиции и походы, обусловившие геополитическое складывание России по евразийскому контуру.

Сегодня достаточно признано то, что минимизация остроты национальных отношений в России и будущее страны в немалой степени будут зависеть от решения проблем русских в России и за её пределами. Подобные констатации важности решения “русских проблем” для дальнейшего развития страны и постсоветского пространства, на наш взгляд, вполне уместны и оправданны, что инициирует необходимость их научной рефлексии. Заметим, что проблемы русского народа – одни из давних, и появление их в границах предметного поля целого ряда наук было инициировано процессами формирования русского национального самосознания, наиболее отчётливо проявившимися ещё в 30-е годы XIX в. Важную лепту в их изучение внесли выдающиеся русские мыслители – учёные, писатели, публицисты (Н. Бердяев, И. Ильин, Л. Толстой и мн. др.).

За почти двухвековую историю изучения “русских” проблем оформился целый корпус научных публикаций, посвящённых различным сторонам и особенностям исторического и нынешнего положения и существования русского народа. Вполне органично в эту базу знаний влились исследования постсоветского периода, благодаря которым с начала 1990-х гг. был поднят целый пласт проблем, ещё недавно по идеологическим соображениям находившихся под гласным (либо негласным) запретом.

Целью данного реферат является рассмотрение ряда наиболее важных тенденций, которые проявились и обнаруживаются на нынешнем этапе развития русского этноса. Актуальность и правомерность такого обращения обусловливается целым рядом принципиальных моментов объективного характера.

Исследовать русское национальное самосознание чрезвычайно трудно. Этому имеется множество причин. От неясности границ самого феномена до споров о том, что же такое «русскость». Существует ли она вообще и чем определяется? И наконец, русские – родство по крови или общность культуры? Список вопросов и полярных позиций можно продолжать долго.

Своеобразие каждого периода нашего прошлого заставляет некоторых исследователей вообще отказаться от употребления такого понятия, как «русское национальное самосознание». Потому, например, что не существует единого русского самосознания, может быть лишь самосознание отдельных народов России, социальных групп. Основной вывод – не бывает общего самосознания у людей с разным мировоззрением.

Как бы ни противопоставляли себя друг другу различные деятели, все равно они воспитаны в традициях и ценностях одной культуры. И если приподняться над предметом их споров, то всегда найдется некое общее основание, которое и породило саму тему для разногласий.

Например, принято сравнивать идеологию «западников» и «славянофилов», выводить противоположные позиции, причислять к различным лагерям. Однако оба эти течения русской общественной мысли XIX века ученые причисляют к либеральному направлению.

Итак, приверженность людей одной эпохи и культуры к противоположным мировоззренческим, идеологическим взглядам еще не отвергает у них общих констант, специфики их национального самосознания.

Даже выделение Н.А. Бердяевым «пяти разных Россий» в истории нашего отечества не может утверждать обратного. Способен ли народ сохранять свое существование в прежнем качестве, не имея для этого самосознания, которое, в свою очередь, опирается на культуру народа? А культура сама по себе и есть выражение жизни нации.

Совершенно справедливо возражение, что русское национальное самосознание не представляет собой чего-то цельного и завершенного. Однако его история и философское осмысление отечественными и зарубежными мыслителями заставляют предположить наличие общих констант или оснований, обнаруживающих себя в каждый исторический период жизни нашего народа.

Безусловно, каждый период русской, российской, советской и снова российской истории очень самобытен, порой опровергает предыдущий. Тем не менее, очевиден единый фундамент, позволяющий понимать все названные выше периоды как периоды истории и культуры одного народа.

Понятие соборности Нужно сказать, что соборность – это какое-то особое слово для русского человека. Даже если сделать скидку на моду, всё равно – от кого только не услышишь о соборности и каких только соборов не созывалось за последние годы. Например, о соборности говорили на III Всемирном Русском Народном Соборе в декабре 1995 года.

«Применительно к рабочему движению и профсоюзам соборность преломляется в слово «солидарность», и эти слова как бы идут друг за другом» (председатель Федерации профсоюзов М.В. Шмаков). «Коллективизм и соборность, на наш взгляд, – это способ совместного проживания в деревне» (председатель Аграрной партии М.И. Лапшин). А вот что писал о соборности Л.Н. Гумилев: «В Евразии политическая культура выработала свое оригинальное видение путей и целей развития. Евразийские народы строили общую государственность, исходя из первичности прав каждого народа на определенный образ жизни. Таким образом обеспечивались и права отдельного человека. На Руси этот принцип воплотился в концепции соборности и соблюдался совершенно неукоснительно».

Органическое единство общего и единичного нашло выражение в понятии соборности. Это центральное понятие русской философии, слово, не поддающееся переводу на другие языки, даже на немецкий – самый всеобъемлющий по части философской терминологии.

Собор – это церковь, куда приходят все вместе, следуют общему ритуалу, но каждый остается самим собой, возносит к Богу свою персональную молитву. Другое значение слова собор – собрание, церковный съезд; немецкий эквивалент – das Konzil. На этом основании С. Франк предложил соборный переводить как Konziliarisch. Л.Карсавин возражал, отмечая, что соборный не означает «признающий соборы как высший авторитет», карсавинский перевод – symphonisch («соборность – это симфония, гармоническая согласованность, всеединство»).

Почти все русские философы так или иначе касались проблемы соборности, по-своему её понимая и истолковывая: то как «всеединство» у Вл. Соловьёва, то у С.Л. Франка – как «внутреннее органическое единство, лежащее в основе всякого человеческого общения, всякого общественного объединения людей».

Первичной и основной формой соборности Франк считал единство брачно-семейное, затем видел её проявления в религиозной жизни, и наконец – в «общности судьбы и жизни всякого объединения множества людей». П.А. Флоренский подчеркивал, что «русское церковное словоупотребление и русское богословие употребляют слово «соборность» в таком обширном смысле, какого оно не имеет в других языках, причем оно выражает собою самую силу и дух православной церковности».

Современный философ В.Н. Сагатовский пишет о соборности следующее: «Соборность – этим словом можно предельно кратко выразить сущность русской идеи... Разумеется, для более полного раскрытия русской идеи потребуются и другие ценности и понятия. Но все они так или иначе вытекают из соборности, конкретизируют ее, являются разверткой богатейшего содержания этой первоначальной интуиции русского духа. Соборность является его первой характеристикой исторически, логически, мировоззренчески. Исторически – поскольку это первое понятие русской идеалистической философии, явившееся в трудах А.С. Хомякова результатом осмысления одноименной фундаментальной ценности Православия.

Логически – поскольку является основополагающей категорией русской философии. Мировоззренчески – поскольку содержит в себе основной принцип отношения к миру, выражающий существо русской ментальности».

Соборность – слияние индивидуального и социального. Это общее, которое включает в себя богатство особенного и единичного. Парадокс русской соборности заключается в ее инверсии, то есть переходе от одного крайнего состояния в другое: от единства (согласия) к своеволию (нетерпимости). Поэтому соборность может проявляться не только в единстве и согласии, но и охлократизме, нетерпимости, склонности к насилию по отношению к «не нашим», укрывшись за «мы». Соборность проявляется в любви как отказе от всего «своего», от самого себя ради других, в свободной жертве, в самоотдаче. В этом плане истинная любовь является отрицанием свободы как эгоистического самоутверждения личности. В российской соборности обнаруживается вторичная ценность свободы (в контексте самоутверждения) по сравнению с равенством и справедливостью, а также тяготение к охлократическому толкованию свободы как воли. Поэтому в контексте соборности общественное принуждение существует не только благодаря насилию, оно является следствием неготовности людей к свободе, сопряженной с ответственностью.

Русские склонны к формальной свободе произвола (своеволию), которая является оборотной стороной подчинения или рабства.

Русский человек скорее предпочтет государственность, а не политическую свободу, и в этом он – не раб, а патриот. Российская соборность есть не только растворение «я» в «мы», но и такая социальная ориентированность (общинность), которая проявляется в доверии и взаимопомощи, регламентированности отношений не законом, а нравственностью.

Безусловно, соборность в иллюстрации русских философов и славянофилов – идеальная величина. Полностью осуществить в конкретном обществе и в настоящее время её основные идеи невозможно. Тем не менее, принцип соборности, сформулированный отечественными мыслителями, прослеживается на всех этапах нашей истории и культуры, является основным при изучении русского национального самосознания.

Как известно, русские выступали и выступают этническим ядром России. Численно они доминируют в большинстве сфер и структур российского общества: этнической (по данным последней переписи, доля русских составила 79,8%, или 4/5 в общей численности населения страны), территориально-поселенческой (русские живут сплошь на всей территории страны, количественно преобладая в большинстве регионов и в крупных городах), социально-классовой (русские составляют “ядро” рабочего класса, крестьянства, интеллигенции), социально-профессиональной (русские – костяк инженерного, научного, педагогического, офицерского и других корпусов страны) и т.д.

В соответствии с существующими нормами международного права русские в Российской Федерации фактически представляют собой государствообразующий этнос. Хотя подобный внутригосударственный статус сегодня законодательно никак не закреплен, тем не менее таковой косвенно за русскими признаётся в Концепции государственной национальной политики России, постулирующей, что “межнациональные отношения в стране во многом будут определяться национальным самочувствием русского народа, являющегося опорой российской государственности”

Из данной констатации следует, что оптимальное состояние и развитие этно-национального самосознания, мироощущения и самочувствия русского этноса должны выступать важнейшими, существенными факторами и основой эволюции этносферы и межнационального мира в России, важных решений в области национальной политики и представлять собой весьма значимую научную и политическую проблему.

Однако сегодня, как констатируют (и вполне оправданно) исследователи, кризисные тенденции и изменения, выявляемые в развитии этно-национального самосознания всех российских народов, приобрели в самосознании русских объективно наиболее тяжёлый и весьма заострённый характер, обусловив преимущественно негативную направленность его эволюции.

Важнейшей причиной негативации этнического самосознания русских явилось крушение их “державного” самовосприятия и соответствующей системы ценностей, стереотипов, установок. Распад СССР – страны, тяжело создававшейся и созданной вековыми усилиями прежде всего предшествующих поколений русских людей, стал для русских шоковым событием. Русский народ оказался в совершенно новой исторической ситуации. Результаты распада – одномоментная сдача позиций “великой державы” и утрата русскими присущего им ещё недавно высокого наднационального (цивилизационного) статуса – ядра и скрепы евразийской общности, российской цивилизации, равно как и общегражданского (внутристранового) статуса, разрушение сложившегося символического мира и присущего ему типа социализации, а также последовавшие вслед за этим системный кризис российского социума и его важнейших структур, идеологический вакуум и отсутствие отчётливо артикулированных идеалов и консолидирующей идеи, ценностная дезориентация и неадекватная самооценка – до сих пор осознаются, в той или иной мере переживаются и во многом детерминируют самосознание русских, негативизируя восприятие многих позитивных явлений их нынешнего бытия.

Страшным объективным следствием всех этих проблем стал процесс депопуляции русских, печально знаменитый “русский крест” – стремительное прогрессирующее снижение рождаемости, обусловливающее и интенсифицирующее процессы демографического старения русского этноса при одновременном опережающем росте смертности русских, причём как в срединных областях России, явившихся историческим ядром Русского государства, так и на её окраинах. Отметим, что часть отечественных исследователей в своих оценках демографических трансформаций, происходящих в русском этносе, настаивает на термине “демографическая катастрофа”, полагая, что называть по традиции депопуляцией то, что происходит с русскими, значит преуменьшать масштабы их бедствия.

Взаимодействуя с остальными, каждый из указанных процессов и явлений усиливает и обостряет ситуацию, выступая для русского самосознания основой серьёзнейшей “культурной травмы” (П. Штомпка) и развития своеобразного “комплекса неполноценности”, тем самым консервируя и подпитывая состояние фрустрации и фрустрированное самосознание значительной части представителей субэтнических и этнодемографических групп русского населения.

Общей констатацией стало то, что для русских, проживающих в разных регионах страны, почти одинаково присуще “расколотое”, многоуровневое аморфное самосознание и отсутствие чёткой этнической самоидентификации. C одной стороны данного рода аморфность и идентификационная “расплывчатость” вполне объяснимы, поскольку изначально предзаданы и детерминированы как численностью русского этноса (это одно из самых больших, по терминологии Б. Андерсона, “воображаемых сообществ” в мире), так и пространственно-территориальной “разбросанностью” групп русского населения как внутри, так и за пределами России. К тому же “расколотость” и гетерогенность русского этнонационального самосознания обусловливаются целым рядом объективных социальных различий его носителей – их различными видами социально-профессиональной деятельности, уровнем образования и квалификации, местом в социально-иерархической системе управления обществом, имущественным положением, социально-демографической (поколенческой) дифференциацией и т.п. Однако, с другой стороны, всё перечисленное при отсутствии внешних и внутренних объединяющих мобилизационных импульсов (в виде прежде всего консолидирующих этнос идей будущности) лишь, к сожалению, усиливает и углубляет дезинтегрирующие процессы в русском народе и его самосознании.

В то время как этнонациональное самосознание большинства (и не только титульных) этносов как бывших советских республик, так и республик в составе Российской Федерации значительно возросло, у русских, напротив, отмечается самый низкий показатель потребности в этнической аффилиации, солидарности (т.е. потребности ощущать себя частью определённого этнического сообщества) независимо от того, живут они на территории республик РФ или в областях, причём он значительно ниже минимальных показателей из демонстрируемых представителями других этносов

Одним из существенных факторов негативации этнонационального самосознания и негативной самоидентификации русских выступает законодательно-правовое их игнорирование. В Конституции Российской Федерации какое-либо упоминание о русских, к сожалению, вообще отсутствует, если не брать во внимание, бесспорно, весьма важное признание и утверждение в ней русского языка в качестве государственного (что, впрочем, объясняется не столько его соотнесённостью с русским этносом, сколько данью исторической традиции и территориальной его распространённостью).

Никаких иных положений и/или специальных документов, связанных с русским народом, в российском законодательстве не имеется. Несмотря на то, что в ноябре 1998 г. в Госдуме были проведены парламентские слушания “О концепции по разработке государственной программы национально-культурного развития русского народа”, констатировавшие, что русский народ продолжает оставаться основой современной российской государственности, благодаря чему в стране сохраняются уникальное единство и многообразие, духовная общность и союз различных народов, и Комитет Госдумы по делам национальностей разработал проект федерального закона “О русском народе”, рассмотренного на парламентских слушаниях 25 мая 2001 г., дальше этого дело не пошло. В то же самое время в отношении других народов России за прошедшие полтора десятилетия выстроена и успешно реализуется законодательная система, начиная с соответствующих статей Конституции РФ и заканчивая разного рода региональными законодательными установлениями.

Как следствие всего этого – отсутствие ответственности государства за нравственно-психологическое, демографическое, культурное состояние русской нации. В результате в ряде республик выявляются резкие диспропорции в представительстве русских в наиболее престижных сферах деятельности, прежде всего в органах государственного управления, что выступает как проявление этнического протекционизма и национализма политической элиты “титульных народов”. Ответно развивается русский национализм, который выступает в качестве негативной реакции на процессы региональной (читай: республиканской) автономизации.

Нельзя не замечать, что игнорирование русского народа в качестве государствообразующего этноса уже привело к следующим отчётливо негативным тенденциям и процессам, влияющим на негативацию мировосприятия и мироощущения русских. В ряде субъектов РФ русские сегодня воспринимаются и реально рассматриваются как “этническое меньшинство”. Такой “статус” они обрели прежде всего и главным образом в тех национальных республиках, где численно доминируют “титульные” этносы (в Дагестане, Кабардино-Балкарии, Северной Осетии, Туве, Чеченской Республике, Чувашии, Саха-Якутии). Данная ситуация детонирует в обществе дискуссии о праве русских на свою национально#культурную автономию. С одной стороны, уже сам факт инициирования подобного рода дискуссий воспринимается чем-то весьма абсурдным и парадоксальным, поскольку речь идёт о самом многочисленном этносе страны. Однако, с другой стороны, он свидетельствует о попытках дискутантов.

Серьёзным следствием политико-правового игнорирования русских является то, что в ряде субъектов РФ начались и активно идут произвольные дезинтеграционные процессы расщепления русского народа на части и противополагания ему как целому некоторых его субэтносов (этноисторических групп). Инициаторами данных процессов, как ни странно, выступили руссконаселённые регионы. Так, например, в законодательно установленном и действующем Уставе Ростовской области говорится о русских и казачестве; уставах Краснодарского края и Ставрополья – о казачестве и русских; Уставе Магаданской области – о русских и старожилах; Уставе Архангельской области – о русских и поморах.

Это обусловило и детерминировало выделение, в частности, казаков и поморов в отдельные этнические категории в итоговых статистических таблицах переписи 2002 г., а в приводимой в них графе “русские” – перечисление самоназваний большого ряда русских субэтносов (затундренные крестьяне, индигирщики, каменщики, карымы, кержаки, колымские, колымчане, ленские старожилы, мезенцы, обские старожилы, походчане, русско-устьинцы, семейские, якутяне, ямские).

Несомненно, подобные процессы объективно способствуют негативации и “расколотости” этнонационального самосознания русских по линиям субэтнических самосознаний, формированию в общественном мнении факта отсутствия русских как единого народа в этническом пространстве России.

К сказанному следует добавить и то, что в правовом отношении сегодня немалая часть русских (что связано с последствиями распада СССР) определяется российским законодательством как “вынужденные переселенцы”, “беженцы”. При этом статусные роли и положение представителей данных групп регулируются различными законодательными актами, что в целом ведёт к углублению их социально-статусных неравенств и катализирует процессы разобщённости и дезинтеграции русских.

В силу актуализации в нынешнем российском этнополитическом пространстве этнических неравенств и иных рассмотренных выше обстоятельств этничность постепенно, хотя по большей части неосознанно, становится “базовой” ценностью и для русских. По мнению исследователей, к этому русских принуждают многочисленные нарушения прав и законных интересов русских людей, принявшие в отдельных регионах регулярный характер. Здесь также можно указать на существование плохо скрываемой русофобии даже в самой России, проявляющейся в воспроизведении посредством различных СМИ мифов о русских (миф о “России – тюрьме народов”, о “русском великодержавном шовинизме”, о “насильственной русификации”, об “имперских амбициях русских” и т.п.).

Как следствие всего этого, начавшиеся с середины 1990-х гг. процессы оттока русских из национальных регионов России, которые вместе с идущими с 1991 года (отчасти и ранее) процессами возвратной миграции русских из прежде освоенных территорий бывших национальных республик СССР образуют, на наш взгляд, единый процесс – процесс этнодискриминации русских и обусловливаемое им сжатие жизненного пространства русской ойкумены. Разработанные за последние годы и ориентированные на качественный перелом ситуации общефедеральные законодательные акты и программы, и прежде всего “Основные положения региональной политики в Российской Федерации” (1996 г.), “Федеральная целевая программа снижения дифференциации в социально-экономическом развитии регионов” (2000 г.), “О федеральной поддержке особо нуждающихся депрессивных и отсталых территорий Российской Федерации” (2001 г.), “Федеральная целевая программа «Сибирь»” и др., либо вообще не содержат, либо неоправданно мало касаются проблемы создания механизмов реализации нужд, потребностей и интересов именно русского населения.

В настоящее время, когда мировой финансовый кризис вызвал стагнацию в развитии крупнейших держав мирового сообщества, Россия не осталась в стороне от его деструктивных последствий. Социальные противоречия в российском обществе, возникшие в ходе реформ 1990-х годов, с развитием рыночной экономики и становлением так называемого гражданского общества, в настоящий момент времени усугубились.

Однако сейчас, именно в условиях глобального кризиса, когда экономическая и социальная модели США доказали свою несостоятельность, Россия получила возможность укрепить свои позиции в мировом сообществе, возродить имидж великой державы, который был ею утрачен. Отсюда вопрос о национальной идентичности и национального самосознания приобретает особую актуальность.

Проблема русского национального характера давно вызывает интерес исследователей. В России работы об этом феномене стали появляться с 40-х годов XIX в. Их целью был прогноз развития российского общества в условиях цивилизационно-культурного выбора. В рамках философского подхода феномен национально-этнического сознания (прежде всего, русского) интересовал П. Чаадаева, В. Розанова, П. Милюкова, С. Булгакова, С. Франка, Г. Шпета, Н. Бердяева, Л. Карсавина и других.

Причинами социальных противоречий российского общества выступают не только политические, исторические, географические, экономические факторы, но и факторы духовные, которые обуславливают своеобразие русского национального характера. Под своеобразием понимается особенное духовное состояние русского народа или его национальный характер, менталитет, который проявляется в особенностях поведения и отношения к окружающей действительности.

Одним из крупнейших мыслителей, который посвятил множество работ исследованию русского национального характера, является Н.А. Бердяев. Одной из важнейших черт, раскрывающих специфику русского национального характера, мыслитель называет его крайнюю противоречивость, антиномичность, которая, по его мнению, прослеживается во всем. Философ говорит о том, что Россия – самая безгосударственная, самая анархическая страна в мире, анархизм, по его мнению, – явление русского духа. Но, в то же время, Россия и самая государственная, самая бюрократическая страна в мире, утверждает Н. Бердяев, ибо все в России превращается в орудие пытки, а самый безгосударственный анархический народ покорен бюрократии и «как будто даже не хочет свободной жизни».

Россия, по Бердяеву, самая не буржуазная страна в мире, земля странников, искания Божьей правды. Странник – самый вольный человек на земле, свободный от быта, семьи и обязанностей перед обществом. В душе народной, полагает философ, – «некое бесконечное искание невидимого града Китежа, абсолютной божественной правды и спасения для всего мира». Н. Бердяев предлагает и антитезу: Россия – страна «неслыханного сервилизма и жуткой покорности, страна, лишенная сознания прав личности, страна инертного консерватизма».

К мнению Н.А. Бердяева присоединяются и другие исследователи. Так, по мнению английского исследователя М. Бэринга, «в русском человеке сочетаются Петр Великий, князь Мышкин и Хлестаков». В.Н. Сагатовский предлагает иное, пожалуй, еще более точное сравнение – братьев Карамазовых как наш коллективный портрет. «Бескорыстие любви Алеши, неудержимость эмоционального порыва Дмитрия, до конца идущая рефлексия Ивана, подлая маргинальность Смердякова» – все это, по его мнению, сочетается в характере русского народа.

В чем же заключается источник такой противоречивости? Современный исследователь З.В. Сикевич считает, что одна из причин – географическое положение России. По его мнению, склад земли и государства («русская душа ушиблена ширью») требовал централизации и подчинения всей жизни государственному интересу. «Удержание необъятных пространств порабощало индивидуального человека: землепроходцы XVI–XVII вв., работая на приращение государства, в то же время, устремляясь в неизведанные пространства, освобождались от мощной государственной «десницы» точно также как и мужики, сбегавшие на Дон, к казакам, не только от помещика, но, в конечном счете, от государства».

Не меньшее значение традиционно имело и географическое расположение этого пространства – на стыке Европы и Азии. Отсюда проистекает философская концепция евразийства, которая основывается на двойственности природы народа и государства в равной степени и европейского и азиатского. Главный теоретик данного направления философской мысли – Лев Гумилев. Концепция евразийства подтверждает тезис о двойственной, противоречивой природе русского национального характера, вызванной географическими факторами.

Таким образом, необъятность русской земли, ее порубежное состояние действительно во многом определили исторические судьбы русского народа, его национальный характер.

Следующим и одним из важнейших факторов к раскрытию русского национального характера является религиозный фактор, а именно православие. Именно с православием связаны идеи соборности и мессианского предназначения России, которые являются основными сущностными характеристиками русского национального характера. Идеи соборности подробно раскрываются в учениях славянофилов и В.С. Соловьева.

Под соборностью славянофилы понимали «единство во множестве», в это понятие входят те элементы народного сознания, которые соответствуют «коренным», «органическим» началам славянской нации. Эти начала заложены в православии. Концепция «положительного всеединства» В.С. Соловьева развивает славянофильскую идею «соборности». Под «положительным всеединством» мыслитель понимает такое единство, в котором единое существует «в пользу всех». Это единство народа вокруг общего идеала, выразителем которого является Церковь. В. Соловьев считал, что развитие общества может осуществляться только как развитие единого существа, содержащего в себе множественность «элементов, внутренне между собою связанных», то есть как живой организм. В этой связи следует отметить понимание нации и соборности другим выдающимся мыслителем С.Н. Булгаковым. Вслед за славянофилами и В. Соловьевым, он считает, что «нация – это творческое живое начало, как духовный организм, члены которого находятся во внутренней живой связи с ним».

Из идеи соборности проистекает следующая выдающаяся черта русского национального характера – вера в особое предназначение России, которая получила название мессианства. Так как православие, по мнению славянофилов – истинная религия, а Россия – носительница православной веры, то историческая миссия России заключается в том, чтобы нести православие и его ценности всему миру, и это приведет Россию к мировому лидерству. Об этом же говорит и Н.А. Бердяев, который трактует русское национальное сознание как мессианское. По его мнению, мессианство России заключается в том, что в наступающую мировую эпоху Россия призвана сказать свое новое слово миру. «Славянская раса, во главе которой стоит Россия, должна раскрыть свои духовные потенции, выявить свой пророчественный дух. Славянская раса идет на смену другим расам, уже сыгравшим свою роль, уже склоняющимся к упадку; это – раса будущего».

Соборность и мессианство, порожденные православием, обуславливают специфику мышления русского народа. По мнению Н.А. Бердяева, русскому народу свойственна природа общинного сознания, что отличает его от западно-европейского индивидуализма. Только в коллективе человек может проявить свои лучшие качества, такие как любовь и сострадание. В коллективе на первый план выходит не любовь к самому себе (эгоизм), а любовь к ближнему, под которым понимается в первую очередь, любовь к своему народу и государству . По мнению современного исследователя Андреева А.П., «коллективизм есть более высокий уровень организации человека, способный порождать, обуславливать надындивидуальные цели и ценности, становясь гарантированной защитой от обездушивания и прагматизации нации».

Множество нерешённых проблем, составляющих “русский вопрос”, обусловливает и непосредственно влияет на процесс демократизации в нашей стране, возникновение коммуникативного пространства, ориентированного на консолидацию российского общества. Минимизировать реальную остроту “русского вопроса” в России возможно путём разработки, принятия и реализации реально выполнимых общефедеральных либо собственно региональных постановлений, положений и программ, нацеленных на качественное изменение жизни русского населения в регионах, путём выделения дополнительных дотаций на изменение его жизненных условий, улучшение системы образования и здравоохранения, социальной инфраструктуры и т.п. Только благодаря именно подобной действенной помощи и поддержке возможно улучшение социальных и экономических параметров бытия и, как следствия, самочувствия русских в стране.

В работе рассмотрен наиболее выдающиеся черты русского национального характера, которые образуют его уникальный духовный склад – менталитет. К ним относятся – крайняя противоречивость русского характера, порожденная географическим положением России, ее расположением на стыке Европы и Азии; соборность и мессианизм, порожденные православием; коллективизм и общинное сознание русского народа. Раскрытие данных особенностей русского национального характера и их взаимосвязь с историческими, политическими, социально-экономическими факторами позволяют рассматривать эти специфические черты в качестве национальных истоков социальных противоречий в российском обществе.

1. Андреев А.П. Западный индивидуализм и русская традиция // Философия и общество. –2001. – №4. – С. 98–126.

2. Бердяев А.Н. Судьба России. – М., 1991. – С. 67–80.

3. Булгаков С.Н. Размышления о национальности // Соч. в 2 т. Т. 2. – М.: Наука, 1993. – С. 437–445.

4. Волкогонова О.Д., Татаренко И.В. Этническая идентификация русских, или искушение национализмом // Мир России. 2001. № 2. С. 149–166 и др.

5. Волкогонова О.Д., Татаренко И.В. Этническая идентификация русских или искушение национализмом // Мир России. 2001.№ 2. С. 152–153.

6. Громыко М.М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян в XIX в. М., 1988. 270 с.

7. Гудков Л. К проблеме негативной идентификации // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2000. № 5 (49). С. 35–44.

8. Гумилев Л.Н. От Руси до России. СПб., 1992. C. 255.

9. Гундаров И.А. Демографическая катастрофа в России: причины, механизм, пути преодоления. М.: Эдиториал УРСС, 2001;

10. Гундаров И.А. Духовное неблагополучие и демографическая катастрофа // Общественные науки и современность. 2001. № 5. С. 58–65 и др.

11. Гундаров И.А. Пробуждение: пути преодоления демографической катастрофы в России. М.: Центр творчества “Беловодье”, 2002;

12. Концепция государственной национальной политики Российской Федерации // Национальная политика России: история и современность. М.: Русский мир, 1997. С. 659.

13. Круговых И.Э. Вопросы правового положения русских в России: выступление на заседании клуба “Российский парламентарий” // http://www.rustrana.ru/article.php?nid=3175

14. Лосский Н.О. Характер русского народа // Условия абсолютного добра. – М., 1992. – С. 238–250.

15. Малькова В.К. Русское население в российских республиках. М.: ИЭА РАН, 1996. Вып. № 95 и др.

16. О поправках к Уставу (Основному закону) Ставропольского края (в ред. Закона от 9 июня 2000 года № 19-КЗ). Ст. 3.Ч. 9 // http://www.stavropol.vybory.izbirkom.ru;

17. Сагатовский В.И. Русская идея: продолжим ли прерванный путь? – СПб., 1994. – С. 169–178.

18. Сагатовский В.Н. Русская идея: продолжим ли прерванный путь? СПб., 1994. С. 104.

19. Сикевич З. В. Национальное самосознание русских (социологический очерк). М.: Механик, 1996;

20. Сикевич З.В. Национальное самосознание русских. – М., 1996. – С. 61–79.

21. Сикевич З.В. Расколотое сознание. СПб.: СПбГУ, 1996;

Соловьев В.С. Россия и Вселенская церковь. – М., 2004. – С. 89–100.

22. Степанов В.В. Этническая идентичность и учет населения (как государство проводило Всероссийскую перепись – 2002) // Этнография переписи 2002. М.: Авиа-издат, 2003.

23. Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. М.: ГУП “Облиздат”, ТОО “Алир”, 1998. С. 23.

24. Третий Всемирный Русский Народный Собор. Россия и русские на пороге XXI века. М., 1996. C. 3, 191.

25. Троицкий Е.С. Что такое русская соборность? М., 1993. С. 14.

26. Устав Архангельской области (в редакции от 21 июня 2005 г.). Гл. 1. Ст. 3, п. 6 //http://constitution.garant.ru/DOC_25100002.htm

27. Устав Краснодарского края (с изменениями от 4 января 2001 г.). Разд. 1. Ст. 2, п. 1. // http://kpd.nvrsk.ru/bib/ustav.rtf;

28. Устав Магаданской области (в ред. Закона Магаданской области от 29 апреля 2006 г. № 704-ОЗ). Ст. 29, п. 1 // http://www.magadan.ru/laws/ustav.php;

29. Устав Ростовской области (в ред. областных законов). Гл. 9. Ст. 77–80 // http://www.donland.ru/content/info.asp?partId=5&infoId=1103&topicFolderId=33&topicInfoId=0;

30. Шестопал Е.Б., Брицкий Г.О., Денисенко М.В. Этнические стереотипы русских // Социс. 1999. № 4. С. 62–70;

31. Ямсков А.И. Русское население в полиэтнических районах Закавказья, Сибири и Урала. М.: ИЭА РАН, 1997. Вып. № 107;

По стилю философствования и основной проблематике произведения Николая Александровича Бердяева (1874–1948) относятся к новому, неклассическому экзистенциальному типу философствования. Философские взгляды Бердяева не образуют какой-либо законченной системы с разработанным понятийным аппаратом. Особенность способа его философствования состоит в сопряженности с внутренним опытом, личными чувствами и переживаниями.

Предмет и задачи философии Бердяев определяет с экзистенциально-антропологических позиций. Философия призвана познавать бытие из человека и через человека, черпая содержание свое в духовном опыте и духовной жизни. Дух – это свобода и свободная энергия, прорывающаяся в природный и исторический мир. Духовная сила в человеке, по Бердяеву, изначально носит не только собственно человеческий, но и богочеловеческий характер, поскольку ее корни заключены в высшем духовном существе – Боге.

Хотя понимание Бердяевым задач философии во многом идет в русле идей философии экзистенциализма, но имеются и существенные отличия.

Бердяев не приемлет экзистенциализм как философию нерелигиозную или недостаточно, по его мнению, религиозную. Себя же он определяет в качестве представителя "религиозного , спиритуального экзистенциализма" . В отличие от экзистенциалистов, его волнует не столько трагедия человеческого существования, сколько свобода человеческой личности и человеческого творчества. Существование для Бердяева немыслимо вне содержания духовности, творчества, совести, ответственности. Бердяева скорее стоило бы назвать экзистенциально мыслящим философом, а не просто последователем философии экзистенциализма как сложившегося течения со свойственной ему терминологией.

Бердяев внес неоспоримый вклад в развитие философской мысли XX в. Не углубляясь в суть его многообразных философских размышлений, отметим кратко то, что он сделал в этой сфере:

• развил идею свободы как изначально предшествующей бытию и Богу;
• рассмотрел идею творчества, исходящего из изначальной свободы и из нее формирующего бытие;
• поставил и развил антропологическую идею о чело- веке-личности, воплощающем собой творческую потенцию свободы;
• широко осветил идею истории как формы существования творческой личности, обладающей свободой.

Это и есть те основные вопросы, которые он ставил перед собой и решал всю жизнь.

Философия свободы и творчества

Бердяев называл себя "философом свободы". Свобода признается им фундаментальной онтологической реальностью, куда надо стремиться уйти из нашего мира, мира "мнимостей", где нет свободы и, следовательно, нет жизни. Следуя этой своей основной интуиции, он признавал существование внебожественного источника свободы человека. Свобода не создастся Богом, она предшествует Богу, она не может быть ограничена никаким чуждым ей бытием, в том числе и Божьим. Бог выражает лишь светлую сторону этой свободы, и созданный им мир тоже мог бы быть светел и добр, но Бог-творец не может отвечать за свободу, породившую зло. Бог всесилен над сотворенным миром, но он не всесилен над несотворенной свободой. Бердяев предельно, парадоксально заострил эту мысль: "У Бога власти меньше, чем у полицейского".

Человеку трудно понять, почему Бог не создал безгрешного мира, где нет места болезням, детским слезам, страданиям. Ответ прост: в таком мире не было бы свободы, которая лежит в основе мироздания и ограничить которую Бог не может. Мир должен пройти "испытание свободой", чтобы его выбор в пользу добра был не внешним принуждением, но внутренним свободным выбором. Судьба мира в конечном счете совпадает с судьбой свободы в мире.

Примат свободы над бытием определяет и смысл человеческой жизни – "цель человека не спасение, а творчество ".

Бердяев мыслил себя пророком творческого преображения мира и христианства. Он утверждал, что если Бог – Творец, а человек создан по образу и подобию Божию, то он тоже должен быть творцом, иначе он как человек не состоится.

Творческий акт для Бердяева всегда есть господство духа над природой и над душой. Творчество немыслимо без свободы, в него всегда входит свобода, она вносит новизну. Возникает вопрос: "В чем заключается трагедия творчества?" Бердяев ее видит в том, что результат творчества, будь то новое социальное движение, новое течение в искусстве, научная теория, начинает жить своей жизнью, независимо от творца. Человек не властен над результатами своего творчества, и в этом состоит его трагедия.

Учение о личности и обществе

Проблема свободы в философии Бердяева тесно связана с проблемой личности. По его словам, "свобода, личность, творчество лежат в основании моего мироощущения и мировоззрения" . Но что такое личность? Бердяев подчеркивает принципиальное различие между понятиями "личность" и "индивидуум". Понятие "индивидуум" обозначает биологическую природу человека, его индивидуальное телесно-душевное единство. Личность же есть категория религиозно-духовная: исток личности – не в плоти, а в духе. Как индивидуум человек принадлежит природе и обществу, он подвержен действию законов этого мира. Будучи личностью, человек, принадлежит к обществу и коллективу только частью своего существа, как личность он обращен к духовному миру, к Богу и входит в глубокое экзистенциальное общение с Ним. Личность – это "категория духа". Человек должен, ориентируясь на высший духовный мир, преодолеть ограничения своей природы, преодолеть свою внутреннюю раздвоенность и страстность, свои постоянные метания между добром и злом, преодолеть свою замкнутость на себя, стать личностью.

Особенность понимания личности Бердяевым заключается в том, что он рассматривает личность с точки зрения ценностного подхода. Для него ценность личности есть высшая иерархическая ценность в мире, ценность духовного порядка. Ценность личности выше ценностей государства, нации, любых коллективных ценностей.

Ценностное понимание личности определило понимание Бердяевым соотношения общества и личности. По мнению мыслителя, личность имеет безусловный приоритет перед обществом. Личность осознает свое бытие как высший смысл мироздания, она больше и общества, и космоса. Бердяев убеждал читателя, что не личность является частью общества, а, наоборот, общество надо рассматривать как часть личности. Личность лишь частично принадлежит обществу, поскольку в личности есть глубина, которая совсем непроницаема для общества.

Проблема смысла истории

"Смысл истории – в ее конце" – этот известный афоризм Бердяева лучше всего иллюстрирует его эсхатологию – своеобразное учение о конце мира и истории. Он был убежден в том, что историю следует рассматривать в эсхатологической перспективе.

Для понимания конца истории важной является проблема соотношения времени и вечности.

Наше земное время само есть лишь этап, период внутри вечности, оно "зачинается" в вечности, укоренено в ней. Выйдя из вечности и осуществив какую-то задачу, наша история когда-нибудь должна закончиться. История совершается в своем историческом времени, но она не может в нем остаться. Начавшись, история человечества должна будет закончиться. В противном случае, при предположении "дурной бесконечности" мирового процесса, считал Бердяев, в истории не было бы перехода в другое состояние, выхода из несовершенства в полноту вечной жизни.

В связи с уверенностью в конечности земной истории, в том, что время – как отдельный этап вечности – закончится, находились и взгляды Бердяева на прогресс. Бесконечная история была бы бессмысленна, и если бы в ней обнаруживался непрерывный прогресс, то он был бы неприемлем, ибо означал бы превращение каждого живущего поколения в средство для будущих поколений. Значит, теория прогресса ложна и безнравственна, убеждал своих читателей Бердяев. История – не прогресс по восходящей линии и не регресс, а трагическая борьба противоположностей, сил добра и зла. Но раз нет прогресса, значит, нет и идеального состояния общества, к которому движется человечество. Поэтому все надежды на осуществление такого Царства Божьего, как бы оно ни называлось – коммунизмом ли, теократией ли, не могут сбыться в истории человечества. История – путь к иному миру, значит, задача истории разрешима лишь за ее пределами, в метаистории, в вечности. Бердяев всегда стоял на типичной для экзистенциализма точке зрения, что человек сам творит историю, сам переживает ее, что история – это всегда "моя история", поэтому человек – автор, соучастник, творец истории.

Спасение, с точки зрения Бердяева, может быть лишь всеобщим, когда произойдет религиозное преображение бытия в результате творческих усилий всех людей, и косный, закрепощающий материальный мир падет. Поэтому конец, по Бердяеву, следует понимать как преображение, переход человечества к новому измерению своего существования, к новому зону – эпохе духа, где центральное значение получит любовь – творческая и преображающая.

Судьба России. Русская идея

Мысли о роли и месте России в истории, ее судьбах и предназначении в мировом историческом процессе, т.е. весь тот круг вопросов, который связывается с понятием русской идеи, занимал в творчестве Бердяева особое место. Он начал заниматься этой темой еще в годы Первой мировой войны, которая остро поставила вопрос о русском национальном самосознании, затем постоянно обращался к ней, осмысливая опыт русской революции и Второй мировой войны.

В работе "Судьба России" Бердяев уже неоднократно употреблял понятие "русская идея", причем в самом разнообразном контексте, главный из которых заключался в том, что Россия имеет некоторую миссию по отношению к Европе. "Россия призвана быть освободительницей народов. Эта миссия заложена в ее особенном духе. И справедливость мировых задач России предопределена уже духовными силами истории" .

"Русская идея" как идея "особого пути" России η сочинениях Бердяева опиралась на тему Востока и Запада. Здесь философ был вполне традиционен: вслед за Хомяковым, Достоевским, Соловьевым и многими другими, он считал невозможным для России принять чисто западную или, наоборот, чисто восточную модель развития. Россия должна ощутить себя Востоко-Западом и осуществить прорыв в новое состояние общества, которое должно придти на смену буржуазности: "Россия может сознать себя и свое призвание в мире лишь в свете проблемы Востока и Запада. Она стоит в центре восточного и западного миров и может быть определена, как Востоко-Запад"